Святитель Феофан Затворник (Георгий Васильевич Говоров, 1815–1894) – это одна из крупнейших фигур не только русского богословия, но и вселенского православия. Значение его наследия заключается в том, что святитель Феофан, имея синтетический склад ума, по преимуществу является истолкователем Священного Предания Церкви. Владея оригинальной системой христианского пути ко спасению, в её рубрики он помещает всё необозримое богатство Предания – истолковывает его.
В одном из писем подвижник Вышенский приоткрывает размах своей творческой лаборатории: «Я точно думал перевести только беседы Варлаама с Иосафом царевичем, – в противоядие Ивану Буяну. Но потом опять воротился на старое: изобразить картину течения жизни истинного христианина от начала до верха совершенства... в картинах, куда войдут назначенные беседы, – и подобия Ермы, и видения Ездры, Даниила, др. пророков, Апокалипсиса, и многих святых из четь-миней. Когда-нибудь надо засесть на год и более, – и все сладить. Будет ли это?»[1].
Итак, «течение жизни истинного христианина» – это авторская синтетическая система святого Феофана, для которой церковное Предание выступает «картинами», то есть примерами и иллюстрациями этапов духовного роста. Так, огромный труд перевода «Добротолюбия» св. Затворник также предпринял именно потому, что, по его признанию, «оно содержит в себе истолкование сокровенной в Господе Иисусе Христе жизни»[2]. Иными словами, касающийся духовной жизни человека антропологический синтез святителя представляет собой некий остов из рубрик, отделов и терминов, обрастающий плотью Предания, истолковываемого при раскрытии их содержания. Как духовный, востязующий вся (1 Кор 2:15), святитель Феофан в терминах своей системы истолковывал Предание в его полноте. Помещая библейские тексты и писания св. отцов в собственную систему духовной жизни, переводя и истолковывая их ею, свт. Феофан Затворник приводит к единству, упорядочивает и объясняет столь богатое православное Предание о спасении человека.
В связи с истолковательной творческой установкой святителя в исторической перспективе можно проследить целую дискуссию в научной среде о мере корректности его интерпретации древнецерковного Предания. Так, в 1903 г. в докторской диссертации «Блаженный Диадох (V-го века), еп. Фотики Древнего Эпира, и его творения» киевский патролог К. Д. Попов отмечает неточность перевода св. Затворником творений блаженного[3].
В 1922 г. еп. Вениамин (Милов), представляя в своём кандидатском сочинении перевод творений прп. Григория Синаита и заключая о «научном достоинстве славянского и русских переводов творений» византийского исихаста, приходит к выводу о ненаучности их перевода свт. Феофаном: «Великий святитель-затворник своей переводческой работой, собственно, преследовал не строго научные интересы, а удовлетворение нравственных запросов широкой массы верующих различного уровня умственного развития»[4].
Среди приёмов обращения с оригиналом свт. Феофана владыка Вениамин перечисляет и подробно разбирает следующие:
- святитель не везде соблюдает требования дословности;
- произвольно урезает переводимые места, сохраняя в них одни вольно передаваемые мысли;
- повторяет, добавляет и поясняет отцов собственными объяснениями;
- строит предложение по образцу синтаксиса славянского языка,
- использует лексические славянизмы;
- образует окказионализмы;
- упрощает первоисточник.
«В итоге перевод святителя, полезный в качестве руководства ко спасению, мало приспособлен к потребностям объективной науки»[5].
В советский период архим. Георгий (Тертышников) в жизнеописании свт. Феофана Затворника также отмечает, что «епископ Феофан превосходно знал греческий язык и потому переводил свободно. Его переводы отличались лёгкостью и общедоступностью, притом они сопровождались дополнениями и разъяснениями»[6].
Несколько позднее архиеп. Василий (Кривошеин) в предисловии к своему труду о прп. Симеоне Новом Богослове назовёт перевод св. Затворником творений преподобного «пересказом пересказа»: «С этого далеко не совершенного и даже тенденциозного перевода Дионисия Загорейского известный подвижник и духовный писатель XIX века епископ Феофан (Говоров) сделал русский перевод, внеся и со своей стороны изменения, так что его текст можно было бы назвать пересказом пересказа»[7].
В начале 1990-х гг. современный патролог А. И. Сидоров даёт следующую оценку русского варианта «Добротолюбия»: «Сам по себе этот капитальнейший труд святителя имеет высочайшее и непреходящее значение, но он является одним из позднейших плодов многовековой исихастской традиции. В нём, безусловно, сохранены многие драгоценнейшие жемчужины духовного опыта её, но и многие утеряны и обрели иной вид по сравнению с более ранними формами этой традиции (особенно, учитывая тот известный факт, что свт. Феофан не столько переводит, сколько свободно пересказывает греческое “Добротолюбие”)»[8].
В 2006 г. В. Вениаминов (В. В. Бибихин) ограничился кратким замечанием, что его перевод «Триад в защиту священно-безмолвствующих» свт. Григория Паламы восполняет «пропуски» перевода свт. Феофана[9].
Наконец, в настоящее время переводческие принципы свт. Феофана Затворника находятся в фокусе исследовательского интереса игумена Дионисия(Шлёнова)[10]. Среди отдельных приёмов святителя этот современный исследователь выделяет следующие:
- пропуски, сокращение текста (пропуски мест богословской тематики;
- пропуски неполезных с точки зрения переводчика мыслей и сравнений;
- пропуски описаний высоких духовных состояний);
- замены, добавления, пояснения;
- отступление от дословности,
- недочёты с точки зрения современной переводческой техники;
- сверка и следование славянским переводам[11].
 |
| Святитель Феофан в келье. Рис. Л.А.Вороновой |
Таким образом, история полемики вокруг перевода и интерпретации церковного Предания свт. Феофаном Затворником показывает, что святитель, с одной стороны, свободно обращался с Преданием, а с другой – был предельно точен в его передаче. На наш взгляд, данная «несвободная свобода» свт. Феофана Затворника в обращении с Преданием объясняется указанной синтетико-толковательной особенностью духовного склада святителя.
На свободу как на «стихию свт. Феофана» указал также современный учёный-историк Н. Н. Лисовой: «<...> полная свобода: хочу – перевожу точно, хочу – пересказываю, хочу – выбрасываю половину из семи сотниц Максима Исповедника, потому что считаю, что они слишком сложны, и, может быть, в этом смысле, не очень полезны современному российскому читателю. На самом деле, такого свободного богослова, каким был святитель Феофан, мы, наверное, не знаем. <...> Если он встречается с каким-то сложным, непонятным местом, которое трудно буквально перевести на русский язык, то обсказывает его, используя современный язык и современный понятийный богословский аппарат – независимо от того, что перевод будет не очень похож на язык какого-нибудь аввы VII века. Пусть будет непохоже – он обсказывает. Как правило, он достаточно точен.
При этом святителя Феофана обвиняли в неточности все на свете. В 1903 году по поводу сделанного им перевода творений св. Диадоха Фотикийского, профессор К. Д. Попов пишет, что якобы Диадох плохо переведен; отец Павел Флоренский упрекает его за неточности в переводе. И у наших современников – вплоть до Алексея Ивановича Сидорова и Бибихина – утвердилось мнение, что он неправильно перевел творения святителя Григория Паламы… Как нам представляется, дело в том, что святитель Феофан вообще не переводил в привычном для нас смысле. Он создавал свой святоотеческий текст. Это принципиально другая установка!»[12].
Итак, эту «установку, порождающую свой святоотеческий текст», мы можем определить как истолкованиеПредания в терминах своей системы пути ко спасению. Истолкованием объясняется и оригинальность богословия св. Затворника и верность его Преданию. Представляется, что эта установка на истолкование объясняет собой все те «переводческие принципы свт. Феофана», подробным анализом которых озадачен игум. Дионисий (Шлёнов): «<...> в современной литературе пока что отсутствует подробный филологический и богословский анализ переводческих принципов свт. Феофана, хотя важность подобного исследования назрела уже давно»[13]. Действительно, на сегодняшний день назрела необходимость анализа терминологической системы свт. Феофана Затворника, посредством которой святитель истолковывает библейское и святоотеческое Предание Церкви.
При этом обращение к богословскому синтезу свт. Феофана Затворника вносит весомый вклад в решение проблемы неразработанности терминологического аппарата современной христианской антропологии[14]. Очень богатое в содержательном плане православное учение о человеке едино и непротиворечиво на уровне опыта Предания, однако на уровне своего фактического письменного изложения часто представляет собой индивидуальные терминологические системы их святых авторов. Для согласования авторских антропологических терминов необходимо прежде всего внимательное изучение вложенного в них смысла, а затем своего рода перевод на единый антропологический язык[15].
Собственно эту работу и проделал во многом свт. Феофан Затворник[16], переводческие и истолковательные труды которого представляют собой истолкование духовного опыта святых писателей в категориях собственной антропологической системы[17]. Таким образом, обращение к истолковательным по самой своей сути творениям свт. Феофана Затворника в том числе высвечивает успешное решение святителем терминологической проблемы православной антропологии.
Иеродиакон Петр (Алексенко),
кандидат богословия, насельник Климовского Покровского мужского монастыря Клинцовской и Трубчевской епархии Брянской митрополии
[1] Феофан Затворник, свт. Собрание писем. Вып. 7. М.: Типо-Литогр. И. Ефимова, 1899. Письмо 1158. С. 166-167.
[2] Феофан Затворник, свт. Добротолюбие в русском переводе, дополненное: В 5 т. Репр. изд. 1895 г. СТСЛ, 1992. Т. 1. С. III.
[3] Попов К. Д. К. Блаженный Диадох (V-го века), еп. Фотики Древнего Эпира, и его творения. К., 1903. С. 17-526.
[4] Вениамин (Милов), еп. Научное достоинство славянского и русских переводов творений преподобного Григория Синаита // Преподобный Григорий Синаит. Творения / Пер. с греч., прим. и послесл. епископа Вениамина (Милова). М.: Новоспасский монастырь, 1999. С. 133.
[5] Вениамин (Милов), еп. Указ. соч. С. 146.
[6] Георгий (Тертышников), архим. Душепопечительная и литературная деятельность святителя Феофана (Говорова) в период затвора в Вышенской пустыни // Богословские труды. 1992. № 31. C. 43.
[7] Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022). Нижний Новогород: Изд-во братства во имя св. князя Александра Невского, 1996. С. 7.
[8] Сидоров А. И. Архимандрит Киприан Керн и традиция православного изучения поздневизантийского исихазма // Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. М.: Паломник, 1996. С. LXXIV-LXXV.
[9] Вениаминов В. Краткие сведения о житии и мысли св. Григория Паламы // Григорий Палама, свт. Триады в защиту священно-безмолвствующих / Пер., послесл. и ком. В. Вениаминова. М.: Канон+, 2005. С. 381.
[10] Дионисий (Шлёнов), игум. Переводческие принципы свт. Феофана на примере трех «Сотниц» прп. Никиты Стифата. ULR: http://www.bogoslov.ru/text/1426302.html (дата обращения: 04.07.2016); Он же. Святитель Феофан Затворник как переводчик русского «Добротолюбия»: на примере 10-13, 41, 51-54 глав из первой сотницы преподобного Симеона Нового Богослова // Феофановские чтения: сб. науч. ст. / Под ред. В. В. Кашириной. Рязань, 2015. Вып. VIII. 516 с. С. 395-415.
[11] Дионисий (Шлёнов), игум. Переводческие принципы свт. Феофана на примере трех «Сотниц» прп. Никиты Стифата. ULR: http://www.bogoslov.ru/text/1426302.html (дата обращения: 04.07.2016.
[12] Лисовой Н. Н. Две эпохи – два «Добротолюбия»: преподобный Паисий Величковский и святитель Феофан Затворник // Феофановские чтения: сб. науч. ст. / Под ред. В. В. Кашириной. Рязань, 2013. Вып. 6. С. 55, 60.
[13] Дионисий (Шлёнов), игум. Переводческие принципы...
[14] Ср. с утверждением современного автора первого учебника по христианской антропологии прот. Вадима Леонова о том, что его научный вклад заключается именно в «частичной проработке терминологии»: «Святые отцы, чтобы не исказить словами суть явлений, не торопились создавать определения и антропологические формулировки, предоставляя возможность людям познавать глубины человеческого бытия не через внешние рассуждения, но через личный опыт духовной жизни. <...> В связи с этим в данной работе мы не только излагаем разные суждения святых отцов, но и делаем выбор в пользу более конструктивных, как нам представлялось, понятий, определений и терминов. Ни в коей мере на этом выборе мы не настаиваем и вполне допускаем иные варианты. Однако реальность такова, что если мы хотим представить христианскую антропологию как целостное учение, то подобная систематизация необходима» [Леонов В., прот. Основы православной антропологии: Уч. пособие. М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. С. 9].
[15] Ср. с замечанием о. П. Б. Сержантова: «Для антрополога первичен опыт, а не его текстуальное выражение. Поскольку Феофан был носителем исихастского опыта, то его переводы с точки зрения антропологической являются частью традиции, вне зависимости от дословности в передаче первоисточника. (Прим. 2. Феофан был носителем исихастского опыта и носителем языка, на котором исихасты свой опыт выражают). Антропология учитывает исследования историков и патрологов, но она решает свои задачи своими методами, не уходя в споры об авторской принадлежности и текстологической адекватности разных редакций патристических источников» [Сержантов П. Б. Исихастская антропология о временном и вечном / Ин-т ф-фии РАН. М.: Центр библейско-патрологических исследований отдела по делам молодёжи РПЦ. М.: Православный паломник-М, 2010. С. 51].
[16] О таком своём «переложении» св. отцов еп. Феофан упоминает в переписке: «Виноват опять, что так долго не отозвался на ваше последнее письмо, хоть все собирался. Имею большой предлог к лености, именно тот, что спешу докончить Добротолюбие. Лучше сказать: хочу спешить, но не спешится. Потому что очень мудрена фразеология св. отцов. Думал, что легче будут Каллист и Игнатий. Нет, и они не легче. Иной раз один пунктик только и успеешь переложить. Впрочем, за нами не гонят. И не спеша дотащимся до конца» [Феофан Затворник, свт. Собрание писем. Вып. 7. Письмо 1185. С. 209].
[17] Ср. с замечанием о. Павла (Хондзинского): «В русской традиции святитель Феофан, быть может, первым или, во всяком случае, одним из первых прочел аскетическую письменность как универсальный антропологический источник. И судя по всему, не погрешим против истины, если скажем, что антропология и была той самой общей искомой доминантой всего его богословского наследия. <...> И можно говорить о том, что он совершил своего рода антропологический синтез» [Хондзинский П., прот. Учение свт. Феофана о благодати и «чистой любви» в контексте идей блаженного Августина // Феофановские чтения: сб. науч. ст. / Под ред. В. В. Кашириной. Рязань, 2013. Вып. 6. С. 65, 71].
